18 июня 1879 года.

Иван Тургенев стал доктором гражданского права Оксфордского университета. Как «не имеющий себе равных среди писателей этого века».

Он был не первым русским, но первым романистом в длинной череде властьимущих, военачальников, политиков и прелатов, удостоенных этой чести. Ни Вальтеру Скотту, ни Диккенсу так и не посчастливилось надеть мантию и шапочку оксфордского профессора. На острове Тургенева любили, возможно, как идеализированный образ русского, «любезного варвара». К тому же он был почти своим, – часто приезжал в Англию погостить у эмигранта Герцена, поохотиться с «британскими львами» на куропаток. Ну и пообщаться с коллегами, разумеется. Тургенев прекрасно говорил по-английски, многие его романы были переведены в Англии, – так что он вполне комфортно чувствовал себя в этой стране. Тем более, что он умел очаровать викторианских леди. Их привлекал «его властный взгляд, и особенно его чудесные глаза, которые сверкали, когда он говорил; они остаются в памяти любого, кто беседовал с ним», — вспоминала одна из очарованных им миссис. Но, разумеется, не за голубые «чудесные глаза» Тургеневу вручили почетную степень.

… В то утро, когда Тургенев проснулся в Оксфорде, он был в прекрасном расположении духа. Потом эта торжественная церемония, – англичане умеют обставить свои традиционные шествия так, что трудно не впечатлиться. Тургенев с другими кандидатами во главе процессии прошел по средневековым улочкам Оксфорда до университетского театра, рядом следовали профессора, церемониймейстеры с посохами – и все в черном. Как спустя почти столетие заметила Анна Ахматова, тоже получившая оксфордское почетное докторское звание, все это напоминало картину Ильи Репина «Пасхальный крестный ход в Курской губернии», не хватало лишь всадников и хоругвий. «В остальном же это просто какой-то большой церковный праздник в России».

И, наконец, момент истины. «… Нас было 9 новых докторов в красных хитонах и четвероугольных шапках… народу было пропасть… такой же доктор представлял нас поочередно вице-канцлеру — предварительно возвеличивая каждого в латинской речи», — вспоминал Иван Сергеевич. Латинский панегирик в честь его самого мог бы заставить Тургенева дрогнуть. «Император России, узнав от этого писателя о плачевном состоянии своего народа сказал: «Необходимо немедленно освободить крепостных крестьян от их рабства»». Конечно, это было сильно сказано, хотя можно понять британцев, плохо разбирающихся в реалиях русской жизни и зацепившихся за совпадение, – тургеневские «Записки охотника» вышли практически одновременно с антирабской «Хижиной дяди Тома» Бичер-Стоу. Но Тургенев беспокоился вовсе не о том, как отреагирует император. В конце концов, в России он бывал только наездами. В тот июньский день Тургенева куда больше волновали британские студенты. За несколько лет до награждения он написал стихотворение «Крокет в Виндзоре» — едкую сатиру на королеву Викторию, которая никогда не очистится от невинной крови болгар, уничтоженных турками с подачи британских политиков. Поэтому меньше всего Тургеневу хотелось пройти в своей шапочке и мантии мимо рядов студиозусов, в лучшем случае выкрикивающих брань, в худшем – закидывающих его тухлыми яйцами. Но все прошло отлично. Похоже, слава Тургенева затмила даже любовь к королеве Виктории.