60 лет назад в этот день весь мир ликовал — человек полетел в космос. У семьи Гальцевых был свой повод для радости, — у них родился сын, которого они нарекли Юрием. Традиционно в дни рождения, а уж тем более в юбилеи, мы предаемся воспоминаниям. Юрий Гальцев, он же ЮГ – о своем прошлом и настоящем…

Проба пера

Вы знаете, в пандемию написал детскую книгу. Сам не знаю почему. Прорвало. Сидел-сидел, и раз – детский стишок. На другой день еще, потом еще… Понравилось мне это дело так, что написал 50 стихов. Я ее обязательно сам почитаю, вы будете приятно удивлены. Смех гарантирую, очень шкодные получились.

На самом деле ничего удивительного, что получилась именно детская книжка. Я до сих пор обожаю сказку. Фильм «Морозко» как начал в детском саду смотреть, так по сей день смотрю, если есть возможность. Верю в леших, верю в волшебство. Да, обманываюсь порой, как ребенок, но я не хочу быть слишком серьезным. И вообще, как учил мой мастер Роман Исаакович Штокбант, если в тебе не играет детство, то какой ты актер?

Родом из детства

Да, быстро жизнь летит. Я так четко помню себя в 30, 35, 40, 45. Что делал, куда ездил, что играл. Про детство и не говорю. Его можно вспоминать бесконечно. И, наверное, жалеть, что уже не вернуться в него. Хотя жалеть вообще ни о чем не надо. Моя бабушка мне всегда говорила: «Нашел – не радуйся, потерял – не переживай».

И все же, никуда от воспоминаний не деться — там все было немножечко лучше, чем сейчас. Разве можно забыть мамин пирог из рыбы или папину закуску из хрена? А домашние пельмени? Они были необыкновенными, даже пахли как-то по-особому. Помню, как отец учил готовить фаршированную щуку…

А как не вспоминать мое деревенское детство? Я ведь жил не просто в деревне, а в самой глухомани, которую Андрей Кончаловский снимал в своей «Сибириаде». Я там и корову доил, и дрова колол, все делал, что делают деревенские. Я и сейчас – закиньте меня в любую деревню, – могу построить дом, утеплить его, сделать печку, и у меня будет тепло, хорошо и уютно.

В погоне за рублем

В детстве я и свой первый гонорар заработал, правда-правда. У Чаплина есть сценка, когда он идет и – раз, тросточка его застревает в люке. Он пытается ее незаметно от всех выдернуть, а прохожие, наоборот, все на него так и пялятся. Со мной случилось что-то похожее. Мне было лет 12, когда однажды на тротуаре я увидел рубль бумажный. Ну, я, конечно, к нему. А он от меня. Я к нему, он от меня. Так и не смог его поймать. Но самое забавное другое. За моей ловлей рубля наблюдала одна женщина. Так она просто каталась от смеха, а потом сказала: «Мальчик, вот, возьми три рубля. Мне никогда в жизни не было так весело. Ты прирожденный клоун». Я, конечно, застеснялся, пошел пятнами. Но три рубля от растерянности все-таки взял. Так я был вознагражден тремя рублями, вместо одного…

Пацифист в танке

Что еще вспоминается… Как я был танкистом. Признаюсь, танкист из меня тот еще получился. Помню, однажды мы застряли в танке, когда он проходил по дну болота, — что-то в этом танке сломалось. Я тогда немножечко… струхнул, это еще мягко сказано. Потом танк долго вытягивали. А вообще я не люблю все, что стреляет, ездит и убивает. Понятно, что как мужчина я обязательно должен был этому отдать дань, и я ее отдал. Что касается «в борьбу за Родину, за Россию-матушку» – нет проблем, но насилие не люблю во всех его проявлениях.

Поэтому и охоту ненавижу. Сколько раз друзья меня брали и на кабана, и на косулю, говоря: «Да ты просто будешь стоять в загоне, орать». Отказываюсь. Я не понимаю, как можно лося убить — идет такой красавец! У меня брат ходил с друзьями на охоту, и он увидел, как убили двух косуль. «Я просто заплакал, – признавался он мне, – Такие нежные, с такими глазами!». Хотя, вспоминая детство, признаюсь, я ходил с отцом на охоту, где он стрелял каких-то уточек. И я это еще могу принять, уточек как-то много, и они как бы далеко, их не видно. Да и их жалко, по большому счету.

Я вот рыбалку люблю. Сидишь, смотришь на поплавок и забываешь все, даже как тебя зовут. Главное — поплавок. И такое умиление овоща: клюнет – не клюнет, клюнет – не клюнет… В детстве, когда в сети, которые поставил отец, попадались маленькие караси, он их всегда отпускал, — потому что они должны расти дальше, приносить потомство. Это очень важно.

Ген строителя

Папа мой был заслуженным строителем Советского Союза, и я помню, как в 1970-м году его наградили, когда он к столетию Ленина в разных городах России построил сотню крупнопанельных домов, кажется, это называлось «ленинградская серия». Они и по сей день стоят — в Екатеринбурге, в Челябинске, в Шадринске… И помню, как с папой копал колодцы, строил гаражи. Однажды, на стройке нашей дачи, – мне тогда было лет 10-11 – отец заставил меня вытаскивать гвозди из досок и распрямлять их, — кладешь на кирпич и молоточком постукивая выпрямляешь. Я тогда спросил: «Папа, ты же начальник, большой человек, не можешь коробку гвоздей достать, что ли?». И он ответил: «Сынок, это же денег стоит. А так, смотри, уже полкоробки сделал. И потом, старые гвозди заходят лучше новых». Затем он сложил гвозди в тазик, облил их подсолнечным маслом, и через несколько часов они блестели как новенькие.

… Я иногда думаю, что работа с театральной труппой чем-то похожа на это. Устали актёры, наполнилась роль штампами, — надо взять особое, театральное масло, и тогда все заблестит. Да и создание спектакля похоже на строительство: кладешь фундамент, возводишь стены репетиция за репетицией, потом шлифуешь и на премьере сдаешь публике. С течением времени, если спектакль идет долго, он ветшает, его надо подкрашивать, подмазывать…

“Поле чудес”

И, кстати, первое мое посещение театра связано с отцом. Выяснилось, что два актера, которых я только что видел на сцене, — лучшие папины друзья. Потом, помню, на берегу реки варили уху, и я увидел, что эти люди, которые там, на сцене казались мне небожителями, в реальной жизни очень простые и классные ребята. Это повлияло на меня очень сильно, и от звездной болезни я не страдал никогда.

Наоборот, для меня так ценно внимание, любовь зрителей. Как-то играл в Тобольске, в какой-то школе. И учителя после спектакля робко так меня спрашивают: «Юрий Николаевич, а вы не обидитесь, если мы вас покормим?» – «Да, наоборот, спасибо вам!». «Но вы нас извините, у нас тут столовая не работает, мы из дома принесли еду». И вот этого я никогда не забуду: одна учительница принесла чугунок, он был обвернут полотенцами, да еще и шубой, чтоб картошка не остыла. И все из русской печки, представляете?!. Вторая — курицу принесла, третья – нарезанный лук, четвертая – грибы… Ой, у меня аж слюнки потекли… А другая учительница – как, знаете, в «Поле чудес», – платок подарила. «Может, вы выпьете?» — опять так же робко спрашивают. «Отчего ж нет, раз такая изумительная закуска!» «Но мы сами гоним…». Короче, это был такой кайф! На улице холод, минус 30, а ты сидишь со своими ребятами, с этими замечательными женщинами — тепло, вкусно, пьяно — и балдеешь!

… А недавно знаете, какое я испытал счастье, когда зрительница одна сказала: «Юрий Николаевич, мы уже в третий раз прилетаем из Владивостока на ваше “Шоу для настоящих леди”». А ведь меня в этом спектакле нет, значит, люди прилетают с другого конца страны, чтобы посмотреть артистов нашего театра. Для меня этого дорогого стоит!

Дом ЮГа

Когда я был моложе, хотелось, чтобы у меня была большая квартира, обязательно в центре Петербурга, обязательно, чтобы старый фонд, лепнина, изразцовая печка. А потом вдруг оказалось, что самое ценное – место, где ты работаешь. Дом же… ну что, придешь вечером домой, поужинаешь, посмотришь 10-15 минут телевизор, и все… И если появляется время, лучше съездить куда-то, что-то новое увидеть.

В общем, маленький дом у меня есть. Но есть и большой – это театр. Когда мне предложили возглавить театр и я согласился, друзья называли меня дурачком. «Зачем! Зачем тебе эти хлопоты — зарплаты, план Комитета, хозяйственные дела». А сейчас они говорят: «У тебя есть дом, куда ты можешь прийти». И главное — мне в нем хорошо и уютно.

Но, признаюсь, тогда, 12 лет назад было непросто. Скажи кто раньше, что мне придется делать капитальный ремонт здания, не знаю, решился бы возглавить театр. Я-то думал, что приду и завтра же начну репетиции. Но в театре все разламывалось. Параллельно я набирал курс, и студенты мои как слепые котята — половина питерцы, половина приехали, ничего в огромном городе не знали, некоторым негде было спать. Я студентам словно нянька был… В общем, то время вспоминаю, как страшный сон. Ощущение, что всё происходило и не со мной вовсе. Но слава богу, всё преодолели. И теперь я ловлю неимоверный кайф, приходя в театр. И ребята моим, я вижу, здесь нравится.

“Иные”

И сейчас мы вместе строим театр, который ни на кого не похож. Он – не типовая эстрадная «застройка», а уникальный проект. И наша «инаковость» считывается уже по афише – у нас особенный репертуар. И как сын строителя скажу: работаем мы слаженно, с высоким КПД.  Это принципиально: наши спектакли зрелищные, яркие, в которых обязательно поют, танцуют. Зрителям хочется хотя бы на полтора-два часа забыть о своих проблемах, а мне хочется приносить радость людям, я же человек Солнца!

Но мы твердо стоим на том, что пошлости в нашем театре не будет. Легкий хороший острый юмор, может быть, немного скользкий. Но не пошлый. Вызвать хохот можно легко — сказал матерное слово или снял штаны на сцене. А вот попробуй рассмешить зрителей тонким юмором.

Эстрада, хотя и называется легким жанром, на деле очень сложное дело. Иногда быстрее спектакль сочинить, чем придумать хороший номер. А эстрадный спектакль без слов? А пантомимический спектакль, а клоунский? На это же жизнь кладешь, чтобы народ заулыбался, когда ты ни слова не говоришь. Одно дело, когда ты этим занимаешься, как любитель. Как на этих корпоративных праздниках, когда человек, который всю жизнь работает бухгалтером, выходит на сцену и поет лихую песенку про руководителей своей фирмы. Всем весело, потому что от него ничего особенного не ждут. А другое дело – когда выступает Гальцев со своей командой. Бывает и так, что открывается занавес, и я вижу по глазам, что 3-4 зрителя настроены скептически: «Ну-ну, вот я купил билет, пусть же меня рассмешит, как у него это получится…». И надо иметь внутреннюю в себе убежденность, чтобы противостоять им. Но у нас получается!