В середине августа в Петербурге появились гигантские кириллические буквы. Некоторые из них наверняка вызовут недоумение – например, большие и малые юсы, о которых давным-давно забыли, с тех пор как на Руси перестали гундосить. Вычеркнутым историей юсам, ятям, ижицам и иже с ними, а также оригинальным буквам современной кириллицы посвящен паблик-арт проект «33 знака».

О том, чем хороша наша письменность и как улица влияет на шрифт, мы поговорили с руководителем Школы дизайна НИУ ВШЭ — Санкт-Петербург и куратором проекта «33 знака» Митей Харшаком.

 — Митя, скажите сразу, за что вы ее любите? Латиница же куда изящнее, – вам ли как дизайнеру-графику этого не ценить…

— Казалось бы, да, кириллица в строчном наборе более монотонна, чем латиница, у которой больше выносных нижних и верхних элементов и глазу проще за это цепляться. Но кириллицу я люблю за этот ее штакетник – П, Ц, Ш, Щ, за жужжащего шестилапого жука Ж, за руки-в-боки ходящую фертом Ф, за непроизносимость Ъ и Ь, за непознаваемую иностранным глазом Ы, разбитую на две графемы. За эту удалую тройку, замыкающую алфавит: Э, Ю, Я!

— Но при этом для проекта «33 знака» вы выбрали «неоригинальную» букву «Х», которую встречаем и в латинице.

— Признаюсь, я как куратор проекта сделал себе послабление, взяв первую букву собственной фамилии. Но все же при идентичности графем этого знака в латинице и кириллице, фонемы-то не тождественны! И потом, как художник я увидел в ней возможность показать в статичном объекте динамику. Я деконструировал букву, разбил ее на отдельные конструктивные элементы-стрелки, показывающие направление движения. И когда зритель обходит букву вокруг, возникает эффект параллакса, когда дальний элемент конструкции перекрывается ближним. И появляется ощущение, что объект движется!

Для меня лично, как дизайнера-графика, проект «33 знака» — выход в объем, выход на новую территорию.

— А как возник интерес к самому кириллическому письму? Свое, привычное редко привлекает внимание.

— Вообще, мое увлечение леттерингом насчитывает уже не одно десятилетие. И оно особенно углубилось, когда я служил арт-директором краеведческого журнала «Адреса Петербурга» и вел там авторскую рубрику под названием «Улица», в которой я фиксировал неброскую непарадную изнанку нашего замечательного города – витрины, вывески, рекламу, элементы городской навигации, граффити, малые архитектурные формы. В общем те проявления дизайна, которые в противовес архитектуре живут недолго. Однажды я фотографировал «бывшие вывески» — следы, оставленные буквами на фасадах домов. Их обдувал ветер, мочил дождь, вытравляло солнце. В этих «наскальных» надписях было почти физическое ощущение прикосновения времени. И тогда у меня родился термин «графическая археология», ставший на сегодняшний день определением целой отрасли шрифтового дизайнерского творчества.

 — В чем смысл графической археологии?

— В поиске курьезного примера использования шрифта в городской среде и дальнейшей переработке полученного материала в набор знаков кириллицы. Понимаете, иногда то, что мы видим на улицах города, с точки зрения дизайнера, получившего академическое образование – непрофессионально, а то и просто чудовищно. Но в этом случае я люблю вспоминать Лао Цзы, который говорил, что всякая вещь, дойдя до абсолюта, превращается в собственную противоположность. И действительно, можно увидеть что-то настолько антиэстетическое, что оно становится прекрасным. И иногда профессиональному дизайнеру, чтобы переключить сознание и выдать неожиданный результат, надо смотреть не только на то, что делают крутые мастера, но и на маргинальные, с профессиональной точки зрения некондиционные вещи. И опыт последних лет говорит о том, что все больше и больше художников, работающих со шрифтами, именно нарушая непреложные, казалось бы, законы графики, добиваются наиболее острых решений в шрифтовом дизайне.

 — Я слушаю вас и думаю о парадоксе: с одной стороны, мы перестали писать рукой, и каллиграфия как будто ушла в прошлое. С другой стороны, каждый день появляются десятки новых компьютерных шрифтов. Кстати, среднестатический гражданин какую гарнитуру предпочитает?

— Обычный человек, не связанный с миром визуальности, едва ли задумывается о выборе шрифта и поэтому пользуется Times New Roman, которым набраны все объявления об отключении горячей воды или ремонте в парадной. Он отчасти является приметой времени. Мне, конечно, как графическому археологу чрезвычайно печальна повсеместная компьютеризация. То, что сейчас дворник в жэке откроет Microsoft Word и наберёт объявление на Times New Roman, а не напишет его от руки на старой картонке. Потому что иногда именно в этом жанре случаются подлинные открытия. Зачастую используемый инструмент, текстура и свойства поверхности, на которую наносится надпись, задают пластический характер шрифта. Даже такие бытовые надписи, как «Здесь был Ваня», прочерченное гвоздем на стене, могут быть чрезвычайно графически выразительны. Конечно, можно выставить любые параметры кисти на дигитайзере, но компьютер все равно не заменит ручной инструмент, знаете, когда штукатурка сопротивляется гвоздю в руке условного Вани и даже округлые знаки кириллицы приобретают угловатую брутальность. Одна из моих любимых находок — надпись «Сварочная» на стальной двери какой-то подсобки. Буквы были вырезаны автогеном из толстого листа металла и приварены к металлической же двери неведомым сварщиком, который таким образом обозначил свое рабочее место. Даже самому изощренному дизайнерскому мозгу будет непросто домыслить такой пластический ход, как запекшиеся капельки металла по контуру вырезанных букв.

— Но я снова о парадоксах: в моде меловые доски у кафе, ресторанов. Казалось бы, должно быть невероятное разнообразие в меловой каллиграфии, а на деле – сплошные шаблоны.

— Меловые надписи следуют определенному тренду. Но, знаете, в городе не всегда есть возможность свободно себя выражать в сфере леттеринга. Вот мы с вами сейчас находимся на улице Рубинштейна, где в свое время для одного ресторана художник Сергей Рассказов создал очень необычную рукописную вывеску. Но пришло постановление из районной администрации ее закрасить, – она не вписывается в некие каноны, по которым должны делать вывески в исторической части города.

 — Но в этом есть резон. Если все начнут писать, как бог на душу положит, случится хаос.

— Это будет прекрасно. Я за то, чтобы цвели все цветы. Слава богу, архитектурная среда Петербурга – это не типовые проекты. Будь в историческом центре все стандартизировано, мы бы получили еще одно Купчино или Озерки. Почему же это разнообразие не может выражаться в элементах городской навигации?

 — И поэтому вы принципиально разместили инсталляции, созданные для проекта «33 знака», в разных локациях Петербурга, а не ограничились, допустим, Конногвардейским бульваром?

— Да, нам хотелось «потревожить» исторический центр города. На мой взгляд, городская среда, состоящая из одной только великолепной архитектуры Петербурга и очищенная от всего временного, – она мертва. Паблик-арт придает ей актуальности. И еще для меня в дизайне чрезвычайно важны контрасты. Контраст цепляет глаз, заставляет заострить свое внимание на каких-то деталях. И размещая объекты, говорящие острым современным пластическим языком в исторической среде, мы усиливаем этот контраст между прекрасным архитектурным окружением и высказыванием современных художников.

— Итак, исторический центр города становится большой выставочной площадкой проекта «33 знака». Где мы увидим вашу азбуку?

— На территории Севкабель Порт, например, утвердится буква «Я», которую художник Петр Белый создал в виде огромного мангала. На Миллионной улице, рядом с Мраморным дворцом появится созданная Андреем Люблинским объемная буква «Ё», высотой более 4 метров. «Ш», которую Андрей Воронов наполнил шариками по аналогии с детским букварем, – займет место у Шереметевского дворца. На Стрелке Заячьего острова, где расположена Петропавловская крепость, с видом на Эрмитаж и на Стрелку Васильевского острова встанет буква «Х»…

 — Вообще, проект напоминает буквенный квест.

— В принципе, так и есть. На каждом объекте будет размещен QR-код, наведя на который свои гаджеты пользователи смогут получить дополнительную информацию о проекте и получить карту с расположением остальных букв. Старшее поколение, которое не привыкло к такому способу получения информации, рядом с нашими объектами найдет текстовую экспликацию, рассказывающую, кто автор и что он хотел сказать своей инсталляцией. Но если продолжать аналогию с квестом, то поиск всех букв логичнее всего завершать у западного фасада ЦВЗ Манеж, где установлен масштабный лабиринт образующий строчную букву «а».

 — Вообще, он напоминает загадочную раковину. И наверняка, таит в себе загадки.

— Конечно. Этот лабиринт, созданный художником Юрием Гордоном и архитектором Андреем Пуниным, рассказывает, как со времен глаголицы последние 12 сотен лет развивалась наша письменность. На самом деле, это невероятно интересно. Ведь кириллица хранит в себе эхо Константинополя, работы учеников Кирилла и Мефодия. С другой стороны, на нее оказал сильное влияние Петр Первый. И, кстати, Гордон совершил, по сути, открытие. Оказывается, реформа гражданского языка, предпринятая Петром Алексеевичем, касалась только печатного шрифта. А рукописное письмо как было, таким и осталось. Поэтому сегодняшняя рукописная кириллица с этими крючочками д, з, б наследует традициям допетровской ручной письменности. И легко себе представить какого-нибудь дьячка, который старательно выводил их во времена Ивана Грозного.

 — Вообще, в них чувствуется отзвук даже глаголицы.

— На мой взгляд, Юрий Гордон сделал важное научное открытие. Потому что получается, что печатный шрифт, которым набирались книги, – это интенция государственная, а интенция народная наследует древней письменности. Но Юрий в своем лабиринте рассказывает еще и о том, что за 12 веков своего развития наша письменность стала идеально подогнанным к языку инструментом. Кириллица чрезвычайно функциональна. Во французском языке чтобы зафиксировать звук «й», необходим аккорд из 3 букв, в немецком три буквы читаются как один русский звук «ш».

 — И вновь парадокс: получается, что наша письменность не соответствует ментальности. Такой функциональный алфавит скорее ожидаем у педантичных немцев, чем у нас, с традиционным отношением «авось» и «небось»…

— Вопрос интересный. Но в этих загадках и их разгадках и есть прелесть погружения в родную письменность. В этом тоже заключается мэсседж нашего проекта.

Елена Боброва