«Невысокого роста блондин с огромным тупеем, в золотых очках на длинном птичьем носу, с прищуренными глазками и плотно сжатыми, как бы прикуснутыми губами. Зеленый фрак с длинными фалдами и мелкими перламутровыми пуговицами, коричневые брюки и высокая шляпа-цилиндр». В этом портрете, записанном со слов актера Петра Каратыгина, трудно узнать Гоголя. Но знаем ли мы автора «Мертвых душ» вообще?
Сегодня, 1 апреля, в день рождения писателя мы решили вспомнить о его привычках и причудах.
Вставал Николай Васильевич в 6 часов. Выпив кофе, принимался писать — на конторке, всегда стоя. В процессе работы частенько скатывал шарики из хлебного мякиша, говорил, что так ему легче сосредоточиться. Отличался особенной манерой писать: вначале набросать текст, как придется, и забыть о нем на пару, а то и больше месяцев. Достать, перечитать, сделать поправки и вновь – на полку. Повторить. И наконец, переписать всю тетрадку заново — новые озарения гарантированы. Вновь забыть о тексте. «Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое», — советовал классик. И так повторять до 8 раз (!). Только после этого труд можно считать художественно законченным.
Более 5 лет писатель прожил в Риме. Он был убежден: «Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить». Случайно или нет, но поселился он на via Sistina, 125, некогда называвшейся via Felice, что в переводе с итальянского означает «счастливая улица». Там он закончил «Мертвые души», которые и были тут же прочитаны в салоне княжны Зинаиды Волконской, в роскошном Палаццо Поли, примыкающем к знаменитому фонтану Треви. Слушатели были в восторге, но вряд ли кто-то из них предполагал, какая слава ждет Гоголя. «Только и слышишь, что Гоголь, да Гегель, да Гомер», — писал критик Михаил Катков, когда вся Россия зачитывалась «Мертвыми душами».
Николай Васильевич обожал угощать своих друзей. Не только малороссийскими галушками, варениками и грушевым квасом, который готовил по собственному рецепту из моченых фруктов. Но и итальянской пастой, которую готовил сам, по всем итальянским правилам. Как писал его друг писатель Сергей Аксаков: «Вдруг прибегает к нам Гоголь, вытаскивает из карманов макароны, сыр пармезан и даже сливочное масло и просит, чтоб призвали повара и растолковали ему, как сварить макароны… Когда подали макароны, которые, по приказанию Гоголя, не были доварены, он сам принялся стряпать. Стоя на ногах перед миской, он засучил обшлага и с торопливостью, и в то же время с аккуратностью, положил сначала множество масла и двумя соусными ложками принялся мешать макароны, потом положил соли, потом перцу и, наконец, сыр и продолжал долго мешать»…
Знал он толк не только в еде, но и в выпивке. По воспоминаниям одесского актера Александра Толченова, «перед обедом Гоголь выпивал рюмку водки, во время обеда – рюмку хереса, а так как собеседники его никогда не обедали без шампанского, то после обеда – бокал шампанского. По окончании обеда вся компания группировалась около него, и Николай Васильевич принимался готовить жженку, которую варил каким-то особенным манером – на тарелках. и, надо сознаться, жженка выходила превкусная…».
Николай Васильевич был крайне непрактичным человеком и не умел обращаться с деньгами. Первые деньги, данные ему дедушкой Иваном Матвеевичем, Никоша раздал бедным и купил конфеты сестрам и матери. Уже будучи известным писателем, собрался вместе со своим учеником Данилевским в Европу. «Куда?! У тебя же нет денег!» — удивился историк Михаил Погодин, у которого писатель поселился. На что Гоголь отвечал: «Ничего, бог милостив, что-нибудь придумаю». Поиздержавшись в Италии, придумал – попросил помощи у Николая I, мол, государь-батюшка, выручай, нет денег даже на еду. Император выделил чудаку 500 червонцев, по тем временам большие деньги. А в посмертной описи вещей перечислены всего только несколько книг, стоптанные сапоги и две старые рубашки.
Знаменитый гоголевская прическа — подчеркнутая «шелковая скобка волос», стала украшать голову писателя отнюдь не сразу. В Петербург он приехал с хохолком на голове, гладко подстриженным височками, выбритыми усами и подбородком.
В молодости он был большим франтом. В конце гимназической поры красовался в светло-коричневом сюртуке, полы которого будто ненароком раскидывал, демонстрируя щегольскую подкладку из красной ткани в большую клетку. В чемодане у Гоголя всегда было несколько сюртуков разных цветов и целая коллекция жилетов: шелковые, бархатные, зеленые, голубые. Позже писатель удивлял знакомых причудливым отношением к одежде: то явится в ярких желтых панталонах, в жилете бирюзового цвета, украшенным золотой цепью, то вдруг придет весь в черном, спрятав даже воротничок рубашки…
Гоголь постоянно зяб. В студеную зимнюю пору надевал на сапоги длинные и толстые шерстяные чулки и сверх всего этого унты из медвежьей шкуры.
Мальчиком он научился вязать. В гостях у бабушки он выпрашивал немного шерсти и плел пояса для своих сестер. Позже он не только вязал на спицах, но и шил родственницам платья, а себе шейные платки.
Писатель боялся: незнакомых людей, темноты, грозы, улиток, жуков, тараканов, пиявок. Но больше всего он боялся быть похороненным заживо. Чем все закончилось – известно. Когда в 31 мая 1931 года могилу вскрыли, обнаружилось, что голова писателя вывернута, и сам он лежал в странной позе, словно пытался выбраться. Правда, по другой версии, голова у Гоголя и вовсе отсутствовала. Когда Николай Васильевич говорил: «Я почитаюсь загадкою для всех, никто не разгадает меня совершенно», он и предположить не мог, что загадки не закончатся с его уходом.
Он был невероятно скрытен. Даже со своими друзьями не был вполне откровенен. О его личной жизни мало кто знал и впоследствии возникли гипотезы о гомосексуальности Гоголя. Но по некоторым данным, в 35 лет Николай Васильевич безуспешно сватался к внучке Бирона Анне Вельегорской.
С прислугою Гоголь обращался вежливо, что не мешало ему «побить рожу» своему степенному лакею Якиму. Как-то раз уезжая на несколько дней, расчертил пол своей квартиры на клетки, купил краску и заставил Якима нарисовать паркет. Чтоб чаи не гонял…
Пушкин очень любил Гоголя и подарил ему мопса по кличке Джози. Гоголь очень любил и Пушкина, и мопса. Когда собачка умерла, Николай Васильевич ужасно горевал. Совсем другое отношение было у писателя к кошачьему племени. В 5 лет утопил несчастного кота, после чего «почувствовал угрызения совести. Мне казалось, что я утопил человека». Но это не изменило его отношение к охотникам на мышей, они ему казались слугами дьявола, и он искренне верил, что смерть приходит в виде кошки.
С Гоголем невозможно было ехать летом в открытом тарантасе. Каждую минуту он выскакивал, срывал цветок и все про него рассказывал. Вместе со своей сестрой Ольгой Николай Васильевич собирал гербарий. На первой странице его, толстой тетради с плотной картонной обложкой, классик надписал: «Дрок — когда бешеная собака укусит». В планах писателя было создать «народную ботанику».
Он ежедневно читал Евангелие, которое всегда держал при себе, даже в дороге. «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии», — говорил Гоголь.
Как известно, писатель сжег второй том «Мертвых душ». Предполагался еще и третий том, в котором Чичикова ожидали Сибирь и путь нравственного очищения. Считается, что сочинение Гоголь сжег случайно. «Как лукавый силен – вот он к чему меня подвинул! А я было там много дельного уяснил и изложил…», — страдал классик. Да вот только это было уже не первое его аутодафе. Однажды, «бывши болен», писатель сжег свой дневник. Ярко пылала и юношеская поэма «Ганс Кюхельгартен», которую Гоголь написал под псевдонимом Алов.
Последние слова классика были: «Лестницу! Скорее давай лестницу!». Присутствующие решили, что Гоголь хочет встать с постели. На самом деле предсмертное видение было связано с библейским сюжетом о божественной лестнице Иакова, соединяющей Землю и Небо, о которой маленькому Никоше рассказала бабушка.