29 июня 1914 года.

На Григория Распутина совершено покушение. Возможно, если бы не оно, мир был бы иным.

Воскресным днем, отобедав, Григорий Ефимович вышел из отчего дома в родном Покровском, чтобы отправить ответную телеграмму императрице. Он находился в прекрасном расположении духа, только что развлекал своих покровских соседей рассказами о своей столичной жизни, «как ему удавалось избавляться от полицейских агентов, о слухах, им же самим и изобретаемых, как он потчевал самогоном являвшихся шпионить за ним (напиток, по вкусу напоминающий керосин, отец называл ‘Месть Распутина’», – вспоминала потом Маруся, дочь Григория Ефимовича.

… «Подайте Христа ради», – раздался голос. Успел ли старец, доставая 3 рубля, разглядеть обезображенное сифилисом лицо женщины? Ее провалившийся нос, покрытые струпьями веки? Успел ли увидеть блеск стали, когда в его пах, разрывая кишки, вонзился кинжал? А воздух огласился воплем: «Убила Антихриста!». Просто бульварная мелодрама, которыми упивались зрители дешевой синематографии…

… Кто стоял за покушением на друга царской фамилии? Как и всё, что связано с сибирским старцем — мутно. По одной версии мещанка Сызранской губернии Хиония Гусева пыталась не убить, а оскопить старого развратника, погубившего много молодых девушек и женщин. Спасенная от русского суда Линча, Хиония заявила тобольскому корреспонденту: «Он растлил на моих глазах мою близкую подругу Ксению, сгубил кроткого Илиодора».

По другой версии, как раз «кроткий Илиодор», царицынский иеромонах, объявивший себя Новым Христом, и был истинным змеем-искусителем Хионии Гусевой. Закончил он свою жизнь дворником в американской глуши, а тогда сводил личные счёты со старцем, и судя по его собственным воспоминаниям, велел Хионии «следовать за Распутиным, где бы он ни был, и убить его… Потом я расстегнул ее рубашку и повесил на ее шее тонкую цепочку с ножом, говоря: ‘Этим ножом убей Гришку’». Так ли все было, или американскому дворнику захотелось напоследок хоть какой-то славы?

И есть третья версия, по ней рукой мещанки с сомнительным прошлым водили совсем другие силы, те, которые хотели войны с Германией. И здесь очень интригующе выглядит фигура одного столичного репортера. Вначале он будто бы влюбляется в Марусю, дочь Распутина, донимает ее телефонными звонками. Потом оказывается в одном поезде с распутинской семьей, отправляющейся в родную деревню Покровское. И как же кстати для своего столичного издания он оказался поблизости, когда случилось столь громкое преступление.

И ни об Илиодоре писал с тюменской больничной койки Распутин. Он слал и слал телеграммы царю, умоляя не вступать в войну. Позже полицейские, опекавшие Григория Ефимовича, которого не одна Хиония Гусева пыталась лишить жизни, доносили начальству: «… во время прогулки Распутин разговорился относительно войны: «Прошлый год, когда я лежал в больнице и слышно было, что скоро будет война, я просил государя не воевать и по этому случаю переслал ему штук 20 телеграмм, из коих одну послал очень серьезную”», «в середине 1916 года мне довелось услышать его слова: «Если бы та потаскушка не пырнула меня ножом, никакой войны не было бы и в помине. Я бы не допустил этого»». Но за тысячи верст от столицы Распутин не мог повлиять на решения императора, вообразившего себя Георгием-победоносцем…

Так что кто знает, как развивалась бы наша история, не появись на улице села Покровского немолодая мещанка с сифилитичным лицом и ножом под шалью. Нашелся бы другой киллер или не случилось бы войны?