11 мая 1908 года.

Лев Толстой позирует фотографу у террасы яснополянского дома. За бытовой деталью скрывается многое…

Графу на этой фотографии почти 80 лет, до юбилейного сентября осталось всего ничего – лето. В этот день в Ясную Поляну приехал учитель из Сибири Сысоев с фотографом Барановым и попросил графа запечатлеться «для американцев», у которых Сысоев недавно гостил. Толстой всегда был не прочь сфотографироваться, а то и на кинокамеру увековечиться – новинкам не был чужд. Но как же сложно предположить, глядя на снимок этого невозмутимого старика, что через два дня он напишет разгромный манифест, в котором выскажет власти все об ощущении собственной беспомощности перед лицом творящейся в России беспримерной жестокости.

…Всю весну Толстой был обречен на муку каждый день читать новости про очередную казнь революционеров в стране, в которой «до самого последнего времени по закону не было смертной казни». Как-то даже вдрызг разругался с одной монахиней, напоминая ей про Христа и щеку, а та доказывала, что нельзя оставлять безнаказанными «зверские преступления» восставших против царя. Кульминация наступила в 10-х числах последнего весеннего месяца. 12 мая Лев Николаевич записал: «Вчера мне было особенно мучительно тяжело от известия о 20 повешенных крестьянах. Я начал диктовать в фонограф, но не мог продолжать». «Нет, это невозможно! Нельзя так жить!.. Нельзя так жить!.. Нельзя и нельзя. Каждый день столько смертных приговоров, столько казней. Нынче 5, завтра 7, нынче двадцать мужиков повешено, двадцать смертей… А в Думе продолжаются разговоры о Финляндии, о приезде королей, и всем кажется, что это так и должно быть…» — вот что продиктовал яснополянский старец и что вскоре вылилось в яростную статью «Не могу молчать». «Там будь что будет, а я свое исполнил», — заметил Толстой, завершив ее в конце мая.

«Недавно еще не могли найти во всем русском народе двух палачей. Еще недавно, в 80-х годах, был только один палач во всей России. Помню, как тогда Соловьев Владимир с радостью рассказывал мне, как не могли по всей России найти другого палача, и одного возили с места на место. Теперь не то.
В Москве торговец-лавочник, расстроив свои дела, предложил свои услуги для исполнения убийств, совершаемых правительством, и, получая по 100 рублей с повешенного, в короткое время так поправил свои дела, что скоро перестал нуждаться в этом побочном промысле, и теперь ведет по-прежнему торговлю.
В Орле в прошлых месяцах, как и везде, понадобился палач, и тотчас же нашелся человек, который согласился исполнять это дело, срядившись с заведующим правительственными убийствами за 50 рублей с человека. Но, узнав уже после того, как он срядился в цене, о том, что в других местах платят дороже, добровольный палач во время совершения казни, надев на убиваемого саван-мешок, вместо того чтобы вести его на помост, остановился и, подойдя к начальнику, сказал: «Прибавьте, ваше превосходительство, четвертной билет, а то не стану». Ему прибавили, и он исполнил.»

Тоже 11 мая, но за 7 лет до этого, Толстой записал в дневнике, что всю жизнь отыскивал причину зла в мире. После первой русской революции зло хлынуло потопом.

Естественно, статья была под запретом и, естественно, ходила по рукам, напечатанная нелегально или за границей. Толстого ненавидели за попытку оправдать «разбойников», в юбилейные дни он немало получил подарков вроде веревки с пожеланиями удавиться. А Иоанн Кронштадский молился: «Убери с Земли этот труп зловонный, гордостью своей посмрадивший всю землю»…

… Левке-пузырю было лет пять, когда старший брат Николай рассказал ему про волшебную зеленую палочку, в которой написана главная тайна о том, «как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сердились, а были бы постоянно счастливы». Палочка зарыта у дороги, на краю оврага Старого Заказа. А где именно – бог знает… Всю жизнь Лев Николаевич пытался найти эту палочку. Так и не найдя, повелел похоронить его там, в лесу Старый Заказ, «напротив оврага, на место зелёной палочки»…