С датой рождения первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) не все ясно. Если верить справочникам, то Сергей Костриков появился на свет в Уржуме 27 марта 1886 года. А если принять версию кремлевских могильщиков, то это событие произошло на следующий день, 28 марта.
Киров — один из самых популярных революционеров, мало кто из его соратников может похвастать 4 тысячами наименований в свою честь. Даже Сталин не уследил — согласно изданному в 1954 году территориальному справочнику именем Кирова названы 23 города и поселка городского типа, в то время время как в честь Ленина — всего 16, а в честь самого Сталина и вовсе только 12 городов.
«Твердокаменный большевик». «Серая посредственность», по определению Льва Троцкого. Любимец Сталина. Вместе с Орджоникидзе на правах ближайших друзей провел ночь вместе с вождем после самоубийства Надежды Аллилуевой. Убит Сталиным («Эх, огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике…» ). Подавил “контрреволюционный мятеж” в Астрахани, по его приказу расстреляли крестный ход и митрополита Астраханского Митрофана, отслужившего молитву на братской могиле красноармейцев. В Ленинграде входил в “тройку”, выносившую расстрельные пригоры. Поднял Ленинград после разрухи Гражданской войны. Катал на служебном автомобиле соседских ребятишек, «сбросив с себя шинель и оставшись в гимнастерке, помогал разгружать машины».
Мы решили рассказать о нескольких неформальных сторонах жизни первого руководителя Ленинграда.
Вначале коллеги Сергея Кострикова по революционной борьбе узнали его под фамилией “Миронов”, потом “Корнев”. И, наконец, в апреле 1912 года в газете “Терек” появилась статья “Поперек дороги”, подписанная “С.Киров”. Вскоре никто иначе Кострикова и не звал. Почему механик из Уржума, член томского комитета РСДРП выбрал такой псевдоним — загадка. В честь персидского царя Кира? Что ж, судьба человека, выросшего в семье пастуха, но ставшего великим царем, основателем персидской империи, могла вдохновить молодого борца с царским режимом. Впрочем, есть версия, что во всем виновата женщина. А именно — актриса Елизавета Иванова Кирова, выступавшая в Томске и знакомая с Сергеем Костриковым. В честь любимой актрисы революционер и выбрал псевдоним. Что ж, женщины для Кострикова значили много. Но об этом позже.
Как Сталин немыслим вне френча, так и Киров будто сросся с пиджаком в стиле “милитари”. На самом деле френчи-сталинки появились в его гардеробе в последние годы, когда Киров уже окончательно утвердился на олимпе советских правителей. А попервоначалу завоевывал сердца ленинградских рабочих, выступая перед ними в осеннем пальто и черной теплой кепке, — был как можно ближе к народу. Тем более, что наверняка ведь знал, что в городе на Неве его воспринимали как чужака враждебно, прозвали “карзубым” и “рябым”. Так что пришлось Кирову отказаться от очков, а уж тем более от пенсне, несмотря на проблемы со зрением. Но если бы какой-нибудь пролетарий решил заглянуть к Кирову в неурочное время, он бы застал хозяина не только в очечках, но и в халате.
А пройдясь по дому гость-пролетарий поспешил бы ретироваться, решив, что обознался — ну, точно какой-то недобитый буржуй проживает в этой пятикомнатной квартире площадью 200 кв.м. Библиотека на 20 тысяч томов, среди которых — контрреволюционные мемуары деятелей “белого” движения и переписка Николая II. Чучела трофейных животных — Киров любил в выходные отправиться со своими собаками Стрельной, Бимом и пойтером Пиратом на охоту. И пусть небольшая, но весьма любопытная коллекция пластинок — от Чайковского до классического американского биг-бенда Дюка Эллингтона. Кстати, спасибо Кирову, в отличие от всей страны, просыпавшейся в 6 утра под радиотрансляцию “Интернационала”, Ленинград пробуждался под “Песню о встречном” Шостаковича: ”Нас утро встречает прохладой”…
Но вот останься этот гипотетический гость у Кирова на ужин, он, конечно, сказал бы, что хозяин дома и города зажрался. Подписался бы под гневным письмом рабочих завода “Электроаппарат”, авторы которого обошлись без всякого пиетета к главному коммунисту Ленинграда: “Посмотри на свою “рожу”, которую за три дня не об****шь. Ты имеешь три автомобиля, питаешься так, как цари не жрали, а нас, несчастных, когда нет ни войн, ни эпидемий, ни стихийных бедствий, нарушаешь хозяйство, держишь в голоде. Сволочь ты несчастная и место тебе на виселице”. 
А между тем Киров вызывал огонь на себя на московских партсобраниях, доказывая, что строительство Магнитки, конечно, необходимо, но и “поросёнок, и кролик, и малая живность, которыми мы должны питать рабочих, имеет значение ничуть не менее важное, чем любой Магнитогорск”.
Конечно, на фоне карточек на еду гречневая каша в горшочке, печеный картофель и пироги с капустой — пиршество. Но что кухня Кирова по сравнению с пиршествами “красного графа” Алексея Толстого, о которых ходили легенды и на которых водку наливали в штофы времен Петра I. Вот бы где порадовался один из поваров царской семьи, которому довелось обслуживать Кирова с супругой и их гостей и переживать, что из-за неприхотливого вкуса Сергея Мироновича он теряет свою квалификацию.
Кстати, хотя Киров был тот еще любитель гастрономии, на его кухне появилась супер-инновация того времени — роскошный холодильник американской фирмы «General Electric». Сергей Миронович не сам раскошелился, — агрегат стоимостью в два автомобиля ему преподнесло Управление делами Ленсовета. А вот за что — история умалчивает.
Кабинет и кухня Кирова по тогдашним советским меркам были всем на зависть. Но не спальня. Две простые кровати, рядом с одной из них на канцелярском столике “кремлевская вертушка”, — глава города все 24 часа должен быть на связи с Главным. Из-за этих узких “вдовьих” кроватей Сергей Миронович устроил супруге Марии Львовне разнос, — как она посмела в его отсутствие поменять на гарнитур фабрики Мельцер их две протертые, еще дореволюционной поры кровати?! Нет, чтобы пожалеть свою жену, страдающую от бессонницы, постоянной головной боли и проблем по “женской” части. Но между супругами давно не было чувств, их Киров искал на стороне. Явно наследуя в этом деле царственным Романовым, Сергей Миронович активно “курировал” бывший Мариинский, а тогда Ленинградский театр оперы и балета. Случайно ли Сталин со свойственным ему сарказмом предложил присвоить этому театру имя Кирова?
К чему привели многочисленные романы лидера ленинградских коммунистов, известно. Если за выстрелом, раздавшимся в Смольном 1 декабря 1934 года, и стоял Сталин, то без жены убийцы Николаева Мильды Драуле в этом деле все равно не обошлось. Уже вечером 1 декабря по городу поползли слухи о связи рокового выстрела и Драуле. “Коммерческая контора Д.Л.Т. «Главбух, беспартийный Хасанов говорил служащим, что т. Кирова убил Николаев за то, что С. М. Киров жил с его женой. Николаев предупреждал письменно, но Сергей Миронович не послушал, он его за это и убил»” — такие сводки НКВД собирало в те дни пачками. Спустя десятилетия, уже в наши дни, вернувшись к этому темному делу, следствие установило, что в момент убийства Киров не находился в вертикальном положении, а исследование его кальсон установило наличие пятен высохшей спермы. Что и говорить, не героическая кончина для пламенного революционера. Но с этого “интимного дела” началась эпоха Большого Террора.
Общих детей у Кирова с женой не было. Да и единственную дочь Сергея Мироновича, которая появилась на свет от его первого гражданского брака с рано умершей женщиной, ревнивая Мария Львовна отправила в интернат. 
Хрупкая Евгения оказалась бой-девицей, — в войну прямо на поле боя оказывала первую помощь раненым. На Курской дуге спасла жизнь 27 танкистам, некоторых вытащив из горящих машин. И что странно — казалось бы, увидев своими глазами обожженные тела танкистов, девушка должна была бы шарахаться от бронированных чудовищ. Но ей так нравилась “симфония музыки танков”, что в 1944 году она с отличием окончила ускоренный курс Казанского танкового училища и вскоре стала единственной женщиной в истории, которая командовала на войне танковой ротой. Интересные случаются исторические совпадения, — именно в Казани за 30 лет до Евгении Костриковой отец, тогда еще Сергей Костриков, учился на механика… И кто знает, может быть, доведись Кирову прожить долгую жизнь, он бы нашел общий язык со своей героической дочерью. А может, наоборот, испугался бы — ему-то самому нравились совсем другие женщины.
Остается добавить, что в мирной жизни Евгения Кострикова так и не нашла себя и умерла в одиночестве и забытьи…
Судя по всему, с личными отношениями у Кирова были проблемы. По странному стечению обстоятельств, 1 декабря 1934 года на стол Кирова легло письмо, которое он так и не успел открыть. Остается только гадать, что сделал бы Сергей Миронович, прочитав:
«Шлют горячий привет дорогому брату две твои старенькие сестры Анюта и Лиза и двое племянников – Костя и Эмма. Последнее письмо твое мной было получено в 1911 году из Владикавказа, а дальше растерялись мы все. О тебе думалось, что правительство расправилось с тобой окончательно и живым ты больше не существуешь. Нынче летом, узнав твой адрес, имели большое поползновение съездить в Ленинград, но служебные дела не дали возможности. Если доживу до лета, то в 1935 году приедем вместе с Анютой…”.
Вспомнил бы, наконец, о двух нищенствующих сельских учительницах?
Что если бы Сергей Костриков остался Костриковым? Если бы не подался в борцы за справедливость? Если бы вообще не случилась революция? Кем был бы несостоявшийся Киров? Возможно, театральным критиком. Да-да. Он хоть и учился на механика, свое призвание нашел в журналистике. Попав в одну кавказскую редакцию корректором, быстро стал главным корреспондентом, освещая не только социальные язвы, но и театральные премьеры. Костриков и сам участвовал в любительских спектаклях. Ну а еще мечтал написать роман “Из мира отверженных”. Так что кто знает, может, русских классиков прибавилось бы, если бы Россию не захлестнула народовольческая и революционная волна…