30 апреля 1800 года.
Император Павел I перевел Россию на самоизоляцию. Интеллектуальную.
В этот день вышел указ, который звучал так: «Так как чрез ввозимые из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданского закона и благонравия, то отныне, впредь до указа, повелеваем запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные ни были, без изъятия, в государство наше, равномерно и музыку». И это один из 15 запрещающих указов, которыми император разродился за 4 года своего правления. Под горячую руку Павла Петровича попали и бакенбарды с буклями, и вальсы с книгами.
Понятно, что в случае с книжками, боролся Павел не с литературой вообще, а с литературой вредной . Сам-то был книгочеем. Дожидаясь, когда же матушка Екатерина освободит престол, время проводил, муштруя у себя вверенный ему полк да книжки читая. Тем более, что мать сделала поистине царский подарок – приобрела для сына библиотеку барона Корфа из 36 тысяч томов. Так что выбирать наследнику престола было из чего. Он и выбирал. В детстве и юности сплошь французов – Вольтера, Монтескье, Монтеня, Руссо. Читал их и перечитывал, по семь, по восемь раз. Выписывал нравоучительные изречения, верно, заучивал их перед зеркалом, представляя, как поразит всех, когда, наконец, примет скипетр и державу. Не ленился и бесконечно переписывал речи проповедника Жана-Батиста Массийона. Интересно, что юного Павла зацепило больше у проповедника – «знаменитый род умирает и прекращается в нас, как только мы наследуем одно имя, не унаследовав прославивших его доблестей» или «удачливый злодей становится часто величайшим человеком своего века»?
Но вряд ли всех философов и просветителей Павел читал для души, скорее готовил себе к правлению государством мудрому и правильному. А для души – басни Лафонтена, Мольера, «Робинзона Крузо» Дефо. И, наверное, представлял себя на месте трагических героев Расина и Корнеля. Французская революция сбила курс – не только у тех, кто жил на родине гильотины. Вольный дух, идущий с Сены, был противен Павлу Петровичу, и потом это аукнется и в платье, и в словах – искоренялось все, что напоминало о Франции. Но и без санкюлотов* вкусы будущего императора изменились. Вольтер с Руссо уступили место масонской мистической литературе.
Но что любопытно, под указ и они попадали. Черным ведь по белому написано «всякого рода книг»… А как же сам Павел? Ведь в его личной библиотеке, по своему вкусу собранной, из 119 названий лишь 44 на русском языке. Не повезло не только книгам, но и нотам. И вновь одно недоумение. А как же французские песни, которые он любил распевать с супругой своей, Марией Федоровной? А как же любимый Моцарт? В честь его, русского монарха, приезда в Вену, не так давно давали оперу Моцарта, и автор сам сидел за клавесином и управлял спектаклем. За клавесин мог подсесть и Павел Петрович, говорят, неплохо играл. И все же: «разврат веры, гражданского закона и благонравия». Как долго бы продержалась книжная цензура? В конце концов, отменил же император запрет на вальс – на что ради возлюбленной Анны Лопухиной не пойдешь? И с вальсом смиришься, и Михайловский замок в цвет ее перчатки покрасишь. Может, топнула бы она однажды ножкой и сказала: «Хочу читать маркиза де Сада!». Но, похоже, ее волновали балы, а не книжки.
Спустя год Павла Первого убили, все его указы отменили. Но пройдет еще 11 лет, и после войны 1812 года цензура вновь ужесточится. Чтобы не было распространения французских революционных идей…