27 (14 по старому стилю) марта 1719 года.
Гоффрейлина Екатерины I Мэри Гамильтон сложила голову на плахе. Политикой и не пахнет.
«О, встань, встань, Мэри Гамильтон
Встань и скажи мне
Что ты сделала со своей крошкой?
Я видел и слышал, как ты плачешь.
Я посадила его в крошечную лодку
И выбросила его в море
Он может утонуть или он сможет выплыть
Но он никогда не вернется ко мне…»
Так поется в шотландской балладе «Мэри Гамильтон» неизвестного автора. И хоть она рассказывает о любовнице короля Шотландии, знаменитый писатель Вальтер Скотт прослеживал в сюжете «русский след». И действительно, в далекой России случилось нечто подобное и как раз таки с Мэри Гамильтон.
История российской детоубийцы такова. Смазливая барышня приглянулась императору. Не знала девушка двух вещей. Во-первых, Петр I был классическим невротиком, а как утверждают современные психиатры, невротик все время гонится за призраком любви, требуя ее и не веря в нее в то же время (и перечислять всех любовниц императора российского и в самом деле долго и хлопотно). В общем, многие проблемы Петра I отсюда. Второе, чего не знала бедная Мэри – циничного представления императора о том, кто такой «фаворит». «Фаворит уподобляется рогам быка: они грозны, мощны на вид, но внутри ведь пусты, надуты воздухом».
Вот и лопнула жизнь Мэри, а по-нашему Марии Даниловны Гаментовой. Надоевшая царю фаворитка, она влюбилась в его денщика, Ивана Орлова. Красивое, хоть грубое и тупое существо, он, как и его потомки, умел влюблять в себя без памяти. С Мэри так и случилось — в попытках удержать любовь, девушка одаривала Орлова украденными у императрицы драгоценностями. А главное, пошла на преступление перед Богом – «по вертопрашной своей жизни» умертвила 3 детей, двоих в утробе, а одного уже рождённого. Страшное вскрылось. Император в гневе и ужасе припомнил, как однажды на прогулке обнаружил маленький трупик, завернутый в платок. Екатерина I и вовлеченная ею в это дело царская сестра Наталия ходатайствовали о прощении (что удивительно, ведь Екатерина Алексеевна наверняка не досчиталась какой-нибудь любимой побрякушки стараниями вороватой фрейлины). Но царь был неумолим: dura lex sed lex, что в переводе с латыни означает «Закон суров, но это закон». Петр Первый выразился иными словами, но смысл тот же: «Я не хочу быть ни Саулом, ни Ахавом, которые безрассудною милостью закон Божий преступя, душою и телом погибли». Тем более, что за 4 года до этого он издал указ «О гошпиталях», по которому велено «зазорных младенцев в непристойные места не отмётывать, а приносить в гошпитали и класть тайно в окно». Впрочем, возможно, дура лекс здесь не причем, а все дело в том, что убиенный младенец мог быть и самого Петра. Во всяком случае саксонский дипломат фон Гельбиг, служивший в Петербурге в конце 18 веке уверенно утверждал, что Мария Гамильтон убила ребенка императора.
… И вот одним холодным мартовским утром Мэри взошла на эшафот. Вся в белом и с черными лентами. То ли девушка подумала: «Умирать, так красиво!», то ли верила, что дрогнет сердце императора. А он жестокосердный лишь простился с ней и посоветовал «принеси Богу чистое молитвою покаяние и верь, что он твое прегрешение, яко милосердый судия, простит». После молитвы «получила она рукою палача смертный удар». На этом беды детоубийцы не закончились – Петр велел голову прекрасной Мэри заспиртовать и отдать на хранение в Кунсткамеру, видно, чтоб не скучала еще одна заспиртованная голова – любовника Екатерины I Виллима Монса.
Спустя 60 лет президент Академии наук княгиня Екатерина Дашкова, пересматривая счета, обнаружила, что слишком много уходит спирту для консервации. Выяснилось, что все дело в двух человеческих головах, хранящихся в тайном отделении музея. Екатерина II повелела несчастные головы там же в погребе и зарыть. Так закончилась история двух императорских любовников…
На фото: картина «Мария Гамильтон перед казнью», Павел Сведомский, 1904.