Великой Победе уже 75 лет, но, кажется, мы только сейчас стали по-настоящему всматриваться в то, что называем Великой Отечественной войной.

Кино о вчерашних школьницах, которым пришлось биться в небе с «мессершмитами», снимает Алексей Герман-младший. Картина с рабочим названием «Воздух» обещает стать, пожалуй, самой масштабной лентой петербургского режиссера.

17 лет назад Алексей Герман-мл. дебютировал камерной военной драмой «Последний поезд» о затерявшихся в бесконечной русской зиме двух немцах – враче и почтальоне — поневоле надевших военную форму. На съемочной площадке «Воздуха» (разумеется, до того момента, как съемки остановила пандемия) находилось 130, а иногда и все 300-350 человек.

 — Алексей, вот эту многонаселенность картины можно считать профессиональным вызовом для вас?

— Количество людей – это не вызов. Вызовом стала погода нынешней зимой. Нам нужны кадры блокадного Ленинграда, Ладожского озера, а как вы помните, не было ни снега, ни льда. Пришлось срочно менять локации. Потом, у нас много съемок было запланировано на берегу Финского залива. И кто же мог подумать, что в январе-феврале будут шторма? Что художникам под руководством Елены Окопной придется восстанавливать взлетную полосу, ровнять ее спецтехникой, а на следующий день обнаруживать, что ее вновь смыло в море? И так раз за разом… И это только часть неприятностей. В картине задействовано довольно много самолетов, которые мы используем в разных комбинациях. Порядка 10-12 самолетов были созданы один в один, на общих планах — самолеты более современных модификаций, специально раскрашенных под «яки» и «мессершмитты» 1940-х годов. И спасибо Карену Георгиевичу Шахназарову, ставшему одним из сопродюсеров картины, он предоставил несколько мосфильмовских самолетов, не считая части реквизита и костюмов. Но несколько смен мы пришлось впустую прождать самолеты — они не могли взлететь из-за непогоды. Но и это еще не все. Так получилось, что тех «яков», которые летали в начале войны, в России не сохранилось, мы их нашли заграницей. И вот, когда мы наконец в муках согласовали экспедицию в Чехию, чтобы там снимать, начали закрывать границы…

Фото: Олег Савунов

— Реальные самолеты было принципиально снимать? Ведь можно прибегнуть к помощи компьютерной графики…

— Да, принципиально. Тем более, что мы нашли исторические «яки». Во-первых, снимать настоящие самолеты по факту дешевле и лучше. Во-вторых, мы должны понимать: наши компьютерные технологии съемок в мире не востребованы. Они вторичны, мягко говоря. Мы делаем то же самое, что китайцы, только они в отличие от нас могут вкладывать в свои проекты по 100 -150 миллионов долларов. Но и китайцы со всеми своими деньгами, как и американцы, кстати, так и не научились идеально имитировать нюансы поведения самолета в воздухе. Понимаете, самолет на компьютере – это не только создание модели самой по себе. Это и текстура, и сочетание с фоном, и соотношение конструкции со вторым планом – со льдом, снегом, чем угодно. Наконец, это сложные вибрации самолета в воздухе. И поэтому на самом деле гораздо проще заплатить меньше денег и получить настоящий самолет.

И еще. Когда мы начинаем разбирать нашу наивную веру в компьютерные технологии, то понимаем, что не случайно ведь сейчас мировая кинематографическая парадигма выстраивается в сторону минимального использования компьютера. А уж тем более никому не нужна наша лубочная графика. Как-то я разговаривал с представителями Netflix, и они меня спросили: «Почему у вас в России так много графики?» и добавили: «Мы бы купили часть фильмов, но они не очень качественно сделаны»…

— Фильм – о вчерашних школьницах, которым пришлось сесть за штурвал истребителей. Но одна из ключевых ролей – командир авиаполка, которого играет Сергей Безруков. Вас не смущал тот шлейф неоднозначности, который, к сожалению, тянется за актером?

— Мне глубоко наплевать на те фейсбучные перипетии, которые существуют по его поводу. И мне неважны чьи-то мнения, кого и как правильно или неправильно снимать.  В Безрукове, на мой взгляд, есть то, чего не так много в наших актерах – внутренняя энергия.

— А кто играет юных летчиц?

— Кастинг был сложный, отсмотрели огромное количество молодых актеров не только в Москве и Петербурге, но и в Омске, Новосибирске, Нижнем Новгороде, Краснодаре, Крыму, и так далее. В итоге главную роль играет Настя Талызина, внучка Валентины Талызиной.  Из известных еще назову Аглаю Тарасову. У нас очень много замечательных молодых актрис из разных городов России.

— Наверное, девушкам непросто было погрузиться в военную среду.

— Очень непросто. Кому-то было и вовсе катастрофически тяжело отвыкать от сериальности и перестраиваться на другой ритм съемки, другой подход к работе. Я уже не говорю о том дискомфорте на съемочной площадке, когда постоянно дождь, ветер и так далее. Но могло быть еще хуже, все-таки у нас не окопная война.

— Ваш отец рассказывал, что Константин Симонов на вопрос, какое самое страшное «лицо войны» он помнит, ответил: «Лицо, которое раскатала армия. Не важно, упал немец или русский. Но по нему проскакал кавалерийский полк, потом проехало двести грузовиков, потом прошли танки. И лицо его стало на два метра, но при этом ты его можешь узнать»… Это слова очевидца. Вы Вторую мировую войну воспринимаете отстраненнее. Но все же, в чем для вас выражается война?

— В пепелище…

— Алексей, когда вы писали сценарий, ориентировались на конкретных фронтовиков?

— Нет, я не очень верю в совпадение фотографии и человека. И мы вообще не претендуем на документальность истории.

— И вы готовы к тому, что найдутся люди, которые упрекнут вас: мол, есть масса забытых реальных подвигов, а вы снимаете выдуманную историю?  

— Послушайте, у нас очень много фильмов, которые претендуют на то, что они основаны на реальных событиях. У нас другая ситуация, потому что мы снимаем кино про взросление, про обретение каких-то человеческих качеств в условиях войны. Поэтому для нас важно создать собирательный образ войны, а не воссоздать обстоятельства какого-то конкретного подвига…

Мы совершаем ошибку, подменяя эмоциональную убедительность кино документальной. Постоянно читаешь интервью, в которых мои коллеги как будто сдают экзамен, — рапортуют, сколько на съемках единиц боевой техники было использовано, сколько прочитано исторических документов. Но вот насколько близко «Балтийское небо» тому, что происходило на самом деле на фронте? Или «Они сражались за родину»? Или «Хроника пикирующего бомбардировщика»?

Для меня важнее, чтобы в моем фильме актеры играли не людей, на которых натянута военная форма, а людей. Образованных, не образованных, веселых, не очень, порядочных, совсем не порядочных — разных. Но все они оказались в условиях войны и все они так или иначе защищают родину. Задача фильма, в том числе, – деконструировать сложившийся в постсоветском кино упрощенный образ советского воина. Совершение подвига не означает отсутствие рефлексии в человеке.

— И к сожалению, подвиг не всегда индульгенция. Об этом стараются не вспоминать, но известны имена героев Советского Союза, которые после войны были замешаны в криминале.

— В том-то и дело, что в кино надо рассказывать о сложносочиненных людях. А не о противостоянии хорошего командира и ужасного политрука. Политруки бывали и подонками, и порядочными, идейными людьми. Россию модно не любить, из нас делают постоянно делают каких-то орков, но я не хочу быть режиссером, который обнажает социальные или еще какие-то язвы общества. Я снимаю кино не про ужасы бытия, а про людей, таких, какие они есть, со всеми их слабостями и недостатками. И про то, каким образом родилась Победа.

— Вы знаете, в какой-то момент, когда я читала сценарий, у меня возникло ощущение, что эта история могла произойти в любой стране, в любое время…

— Так и есть, это универсальная история становления человека на войне. По сути, это роман воспитания…

Екатерина Юрьева